Вика малькова
5 этических дилемм
в журналистике
в журналистике
Случаи, которые заставляют нас сомневаться
Этика
в журналистике:
почему важно?
в журналистике:
почему важно?
Принятие единой для всего журналистского сообщества картины ценностей — прямая дорога к сильной профессиональной идентичности. Иными словами, когда мы знаем и понимаем основные этических правила журналистов, мы начинаем работать увереннее, качественнее, а главное — осмысленнее.
Но не всё так просто: никакие правила не могут застраховать нас на все случаи жизни. Даже мэтры журналистики регулярно сталкиваются с ситуациями, когда непонятно, как поступить правильно. В итоге каждый, будь он новичок или профессионал, отвечает на этот вопрос самостоятельно и самостоятельно решает, руководствоваться ему общими правилами, политикой редакции или здравым смыслом.
Перед тем, как перейти к обсуждению самых, на мой взгляд, спорных этических вопросов нашей профессии обратимся к Кодексу профессиональной этики российского журналиста.
Но не всё так просто: никакие правила не могут застраховать нас на все случаи жизни. Даже мэтры журналистики регулярно сталкиваются с ситуациями, когда непонятно, как поступить правильно. В итоге каждый, будь он новичок или профессионал, отвечает на этот вопрос самостоятельно и самостоятельно решает, руководствоваться ему общими правилами, политикой редакции или здравым смыслом.
Перед тем, как перейти к обсуждению самых, на мой взгляд, спорных этических вопросов нашей профессии обратимся к Кодексу профессиональной этики российского журналиста.
| Кодекс профессиональной этики |
Дилемма 1.
«Не для записи»
«Не для записи»
О передаче слов спикера и визировании интервью
Нам часто приходится слышать от спикеров: «Я просто так сейчас говорю, не надо это нигде писать»? От таких фраз зачастую не спасает даже предупреждение о включённом диктофоне. С одной стороны «правила игры» оговорены заранее и ничего не мешает пустить «запрещённые» слова сразу после заголовка. С другой стороны, прося не фиксировать что-то из своих слов, спикер будто говорит нам: «Я в домике». Зачекай мы его в этот момент — в следующий раз игра может и не начаться.
О подобных ситуациях мы говорили много, как в вузе, так и за его пределами. Исходя из мнений разных преподавателей, в целом, можно сформулировать правило: если сказанное социально значимо и сокрытие информации навредит большому количеству людей, мы, не думая, оставляем это в тексте, но если же от умолчания ничего принципиально не изменится, то незачем портить отношения со спикером, который ещё ни раз может пригодиться. Правда и тут не всё понятно, потому как социальную значимость каждый оценивает по-своему.
Ещё сложнее обстоят дела с визированием или согласованием интервью. Стоит ли показывать написанное спикерам? Нужно ли соглашаться на правки?
Посмотрим, что пишут по этому поводу профессионалы.
1
Если собеседник просит прислать текст на согласование, я его присылаю. Если не просит, не присылаю. Раньше всегда спрашивала, надо ли показать перед публикацией. В Грузии меня отучили это делать. <...>Впоследствии поняла, что обязательное визирование снижает ответственность журналиста, который знает, что можно накосячить, можно невнимательно расшифровывать, можно как попало сокращать — все равно спикер или его пиарщик поправит и выдаст готовый продукт.
Если человек не просил визировать, но у меня плохая запись, что-то не слышно, что-то я не поняла — я отправлю на визирование, чтобы человека не подставить и самой не попасть под судебный процесс. Если я уверена, что запись хорошая, визировать в таком случае не буду. Если я сокращаю интервью, то отправлю на визирование в любом случае.
[При визировании] я всегда отправляю короткое сопроводительное письмо, в котором прошу в основном о двух вещах: общую суть ответов не менять, потому что от них зависят мои следующие вопросы; мои вопросы не трогать, потому что они мои и без них интервью нет.
Если человек не просил визировать, но у меня плохая запись, что-то не слышно, что-то я не поняла — я отправлю на визирование, чтобы человека не подставить и самой не попасть под судебный процесс. Если я уверена, что запись хорошая, визировать в таком случае не буду. Если я сокращаю интервью, то отправлю на визирование в любом случае.
[При визировании] я всегда отправляю короткое сопроводительное письмо, в котором прошу в основном о двух вещах: общую суть ответов не менять, потому что от них зависят мои следующие вопросы; мои вопросы не трогать, потому что они мои и без них интервью нет.
Ольга Алленова
ИД «Коммерсантъ»
2
Да, обязательно [отправляю текст на сверку]. Это железное правило. И это вызывает доверие собеседника — если ты планируешь работать по специальности, тебе, возможно, еще не раз придется с этим человеком иметь дело. Имеют право. Когда ты расшифровываешь текст, ты его сокращаешь или переписываешь неловко сказанную фразу. То есть это уже вмешательство в чужой текст — так что герой свои же слова, получается, корректирует. Естественно, чаще всего правки — это когда человек вначале что-то смелое и резкое сказал, а потом, через день, подумав, смягчает формулировки, убирает фамилии и т.д. Это его право. Ловить человека на оговорке, на слове — не мой случай, поскольку беседы гуманитарные и там смысл важнее отдельных слов.
Бывает, что собеседник почти полностью переписывает текст. Иногда он просто создает отдельное произведение искусства, например, как филолог Михаил Эпштейн. Тройная работа: он говорит, я расшифровываю, а он самого себя потом дописывает — но получается в итоге шедевр. С писателями так всегда, это специфика. Я горжусь, что спровоцировал писателя на написание текста. А бывает — особенно это касается чиновников — они все переписывают вот этим своим ужасным, чудовищным языком, с помощью которого посылают сигналы каким-то другим чиновникам. Однажды такой переписанный полностью текст я сам отказался публиковать.
Бывает, что собеседник почти полностью переписывает текст. Иногда он просто создает отдельное произведение искусства, например, как филолог Михаил Эпштейн. Тройная работа: он говорит, я расшифровываю, а он самого себя потом дописывает — но получается в итоге шедевр. С писателями так всегда, это специфика. Я горжусь, что спровоцировал писателя на написание текста. А бывает — особенно это касается чиновников — они все переписывают вот этим своим ужасным, чудовищным языком, с помощью которого посылают сигналы каким-то другим чиновникам. Однажды такой переписанный полностью текст я сам отказался публиковать.
Андрей Архангельский
ИД «Коммерсантъ»
3
В идеале не должно быть согласований. Подразумевается, что у собеседника есть голова на плечах и он понимает, с кем имеет дело. Но давайте будем честны: далеко не у всех людей голова думает хорошо, и далеко не у всех она думает вовремя. Поэтому я всегда помню, что не обязана согласовывать цитаты и интервью, но все же решение принимаю индивидуально по каждому случаю. Бывает ведь и так, что собеседник говорит анонимно и сильно рискует, беседуя с тобой. Какие-то слова могут его выдать, поэтому он просит показать цитаты.
Как правило, я стараюсь обсуждать такие вопросы «на берегу» — до, а не после беседы. Если человек дает интервью на условии согласования текста, я предупреждаю: 1) вы увидите только свои цитаты, а не весь текст; 2) я не буду учитывать ваши пожелания по поводу заголовка и других элементов текста; 3) вы имеете право ПРЕДЛОЖИТЬ правку, а не исправлять текст. Последнее означает, что я могу отказать в исправлении.
И да, эту часть беседы я тоже стараюсь записывать на диктофон.
Если я считаю, что правка, которую предлагает человек: 1) противоречит сказанному ранее; 2) убирает значимую для читателя информацию; 3) не имеет существенных оснований; 4) иным образом портит текст, — я пытаюсь найти компромиссный вариант, а если это не удается — отказываю в исправлении. Обсуждение текста лучше вести по переписке.
Как правило, я стараюсь обсуждать такие вопросы «на берегу» — до, а не после беседы. Если человек дает интервью на условии согласования текста, я предупреждаю: 1) вы увидите только свои цитаты, а не весь текст; 2) я не буду учитывать ваши пожелания по поводу заголовка и других элементов текста; 3) вы имеете право ПРЕДЛОЖИТЬ правку, а не исправлять текст. Последнее означает, что я могу отказать в исправлении.
И да, эту часть беседы я тоже стараюсь записывать на диктофон.
Если я считаю, что правка, которую предлагает человек: 1) противоречит сказанному ранее; 2) убирает значимую для читателя информацию; 3) не имеет существенных оснований; 4) иным образом портит текст, — я пытаюсь найти компромиссный вариант, а если это не удается — отказываю в исправлении. Обсуждение текста лучше вести по переписке.
Ольга Бешлей
самиздат «Батенька,
да вы трансформер»
да вы трансформер»
4
Нет, не даю [читать текст перед публикацией]. Исключение — описание какого-нибудь сложного, например, технологического процесса, в котором собеседник — эксперт. Править можно цифры, термины, которые я не поняла или вписала с ошибкой. Разговоры об отличии устной речи от письменной, просьбы убрать просторечия, удалить часть ответа — все это в пользу бедных. Если вы соглашаетесь говорить под запись, следите за словами.
Что вы делаете в спорных ситуациях — когда не согласны с правками, на которых настаивает ваш собеседник?
Присылаю диктофонную запись. Если герой просит изменить «алый» на «красный» — поменяю, «да» на «нет» — никогда.
А бывало в вашей практике, что собеседник просил вас не публиковать интервью? Что вы делали в таких случаях?
Пресс-службы очень часто просили. Дважды доходило до слез как способа уговоров, каждый второй раз — до звонков всему начальству и угроз обратиться в суд. Публиковали. Вторым выходом вижу для себя увольнение.
Что вы делаете в спорных ситуациях — когда не согласны с правками, на которых настаивает ваш собеседник?
Присылаю диктофонную запись. Если герой просит изменить «алый» на «красный» — поменяю, «да» на «нет» — никогда.
А бывало в вашей практике, что собеседник просил вас не публиковать интервью? Что вы делали в таких случаях?
Пресс-службы очень часто просили. Дважды доходило до слез как способа уговоров, каждый второй раз — до звонков всему начальству и угроз обратиться в суд. Публиковали. Вторым выходом вижу для себя увольнение.
Олеся Герасименко
ИД «Коммерсантъ»
Дилемма 2.
«Это я Вас сюда пригласил»
«Это я Вас сюда пригласил»
Когда приходится идти против близкого человека или потенциального источника информации
Порой главными спикерами становятся наши близкие или те, к кому мы обращаемся за информацией не единожды (так называемые долговременные или постоянные источники). Здесь также может возникнуть риск этически трудного выбора. Чаще всего это касается ситуаций, когда ради правды и приближения к объективности необходимо подслушать разговор человека, который, например, организовал встречу и по доброте душевной пригласил нас.
Чтобы решить, как вести себя в подобные моменты, мы вновь должны оценивать социальную значимость информации, которая навредит нашим со спикером отношениям. В идеале это единственный критерий, который имеет значение. Именно социальная значимость и выполнение профессиональной миссии позволят нам со спокойной совестью нажать на кнопку «запись».
И всё-таки человеческий фактор нельзя отменить, поэтому на практике наша забота об обществе сталкивается с личным отношением к человеку или даже чувствами к нему. Для того, чтобы уменьшить вероятность подобных непростых ситуаций, журналисты, как правило, советуют общаться со всеми потенциальными источниками на расстоянии вытянутой руки. Ниже представлены несколько советов, о том, как держать и сохранять дистанцию.
И всё-таки человеческий фактор нельзя отменить, поэтому на практике наша забота об обществе сталкивается с личным отношением к человеку или даже чувствами к нему. Для того, чтобы уменьшить вероятность подобных непростых ситуаций, журналисты, как правило, советуют общаться со всеми потенциальными источниками на расстоянии вытянутой руки. Ниже представлены несколько советов, о том, как держать и сохранять дистанцию.
Как избежать влияния спикеров?
Советы от The Washington Post
Советы от The Washington Post
— Наша газета придерживается правила избегать во всех случаях столкновения интересов и даже видимости таких столкновений.
— Мы всегда платим за себя. — Мы не принимаем подарков от источников информации. Мы не ездим в командировки за чужой счет. Мы никогда не пользуемся особыми привилегиями, которые могут предлагаться изданию нашего уровня. Единственными и понятными исключениями из правила являются приглашения в ресторан, если они естественны и нерегулярны и не имеют целенаправленного и спланированного характера.
— Мы не работаем на другие организации без разрешения руководства. Любая деятельность или работа, кроме основной, несовместима с добросовестным выполнением непосредственных функций в независимой газете. Особенно нежелательны связи с правительством. Во избежание реальных или мнимых столкновений интересов в освещении деловых и финансовых вопросов все сотрудники отделов финансов и бизнеса должны предоставлять информацию о своих финансовых сделках и капиталовложениях заместителю редактора, курирующему отдел. Опасность возникновения конфликтов не ограничивается кругом сотрудников отделов финансов и бизнеса. Все журналисты и редакторы, вне зависимости от места работы, обязаны информировать заведующих отделами о любых своих финансовых операциях, которые могут привести к столкновению интересов или создать видимость таковых в связи с выполнением основной деятельности. В свою очередь, заведующие отделами информируют вышестоящих руководителей о своих финансовых операциях.
— Мы не делаем устных выступлений без разрешения заведующего отделом. Разрешение на подготовку материала для других организаций может быть получено только в том случае, если «Вашингтон пост» не заинтересована в данном материале и если материал не появится в конкурирующем с нашей газетой органе. Важно, чтобы гонорар за работу в другом органе не мог рассматриваться как скрытая взятка.
— Мы делаем все возможное, чтобы быть свободными как от обязательств перед новыми источниками информации, так и от чьих-либо интересов. Мы должны быть осторожными в отношениях с людьми, чье общественное положение делает их возможными объектами журналистского интереса и изучения. Наше личное и профессиональное поведение не должно дискредитировать профессию и газету.
— Мы избегаем активного участия в политических акциях, политической деятельности, общественных движениях, демонстрациях и другой деятельности, которая может скомпрометировать нашу репутацию беспристрастного и справедливого издания. Родственники сотрудников не обязаны соблюдать данные правила, но нужно признать, что их служебное положение и участие в общественной жизни могут по меньшей мере скомпрометировать нашу репутацию...
— Мы всегда платим за себя. — Мы не принимаем подарков от источников информации. Мы не ездим в командировки за чужой счет. Мы никогда не пользуемся особыми привилегиями, которые могут предлагаться изданию нашего уровня. Единственными и понятными исключениями из правила являются приглашения в ресторан, если они естественны и нерегулярны и не имеют целенаправленного и спланированного характера.
— Мы не работаем на другие организации без разрешения руководства. Любая деятельность или работа, кроме основной, несовместима с добросовестным выполнением непосредственных функций в независимой газете. Особенно нежелательны связи с правительством. Во избежание реальных или мнимых столкновений интересов в освещении деловых и финансовых вопросов все сотрудники отделов финансов и бизнеса должны предоставлять информацию о своих финансовых сделках и капиталовложениях заместителю редактора, курирующему отдел. Опасность возникновения конфликтов не ограничивается кругом сотрудников отделов финансов и бизнеса. Все журналисты и редакторы, вне зависимости от места работы, обязаны информировать заведующих отделами о любых своих финансовых операциях, которые могут привести к столкновению интересов или создать видимость таковых в связи с выполнением основной деятельности. В свою очередь, заведующие отделами информируют вышестоящих руководителей о своих финансовых операциях.
— Мы не делаем устных выступлений без разрешения заведующего отделом. Разрешение на подготовку материала для других организаций может быть получено только в том случае, если «Вашингтон пост» не заинтересована в данном материале и если материал не появится в конкурирующем с нашей газетой органе. Важно, чтобы гонорар за работу в другом органе не мог рассматриваться как скрытая взятка.
— Мы делаем все возможное, чтобы быть свободными как от обязательств перед новыми источниками информации, так и от чьих-либо интересов. Мы должны быть осторожными в отношениях с людьми, чье общественное положение делает их возможными объектами журналистского интереса и изучения. Наше личное и профессиональное поведение не должно дискредитировать профессию и газету.
— Мы избегаем активного участия в политических акциях, политической деятельности, общественных движениях, демонстрациях и другой деятельности, которая может скомпрометировать нашу репутацию беспристрастного и справедливого издания. Родственники сотрудников не обязаны соблюдать данные правила, но нужно признать, что их служебное положение и участие в общественной жизни могут по меньшей мере скомпрометировать нашу репутацию...
* Конечно, в случае с уже близкими людьми этот метод не сработает и даже фраза вроде: «Платон мне друг, но истина дороже» только иногда поможет найти компромисс.
Дилемма 3.
«Мне только спросить»
«Мне только спросить»
Как мы должны говорить с родственниками погибших или оказавшихся в трудной ситуации?
Думая о новом тексте или сюжете, мы часто механически выводим его структуру, прописываем основные события и факты, которые хотим подать и выбираем людей, мнения которых дополнили бы статью или репортаж наилучшим образом. Тем не менее, работая над любой темой, связанной со смертями людей или с их тяжёлыми жизненными ситуациями, мы, как журналисты и просто люди, не можем руководствоваться теми же простыми алгоритмами.
Казалось бы, всё просто: чтобы вызвать у аудитории сочувствие, необходимо поговорить с родственниками умерших, или покалеченных, или оставшихся без жилья, показать, как они убиваются. Но не тут-то было.
Казалось бы, всё просто: чтобы вызвать у аудитории сочувствие, необходимо поговорить с родственниками умерших, или покалеченных, или оставшихся без жилья, показать, как они убиваются. Но не тут-то было.
В такие моменты журналист должен включать своего внутреннего психолога или даже врача с его железным правилом «не навреди». Подходя к человеку, которого трагедия коснулась сильнее всего, нужно очень тонко чувствовать его настроение и состояние. Люди разные и оттого подход к каждому будет своим: одни захотят поделиться, рассказать нам о несправедливости, других же, погружённых в себя, нет смысла вытаскивать из размышлений неловким «А что Вы сейчас чувствуете?». Ничего они не чувствуют.
Здесь я позволяю себе много субъективности, поэтому хочу отметить, что всё написанное в этом блоке — только моё мнение, пускай и основанное на мнениях и опыте старших коллег. Разумеется, есть и другая позиция, при которой и к психологически сложным проблемам и явлениям журналисты подходят механически, опираясь на единственную цель «донести всё максимально полно». Это их право.
Ниже я хочу остановиться на отрывке из интервью журналистки Марины Ахмедовой. Её мнение и модель поведения в подобных ситуациях мне особенно близки.
Здесь я позволяю себе много субъективности, поэтому хочу отметить, что всё написанное в этом блоке — только моё мнение, пускай и основанное на мнениях и опыте старших коллег. Разумеется, есть и другая позиция, при которой и к психологически сложным проблемам и явлениям журналисты подходят механически, опираясь на единственную цель «донести всё максимально полно». Это их право.
Ниже я хочу остановиться на отрывке из интервью журналистки Марины Ахмедовой. Её мнение и модель поведения в подобных ситуациях мне особенно близки.
Я никогда не лезу. Что касается тех похорон, в Марьинке, я не вела себя там как журналист, я же понимаю, что приехали бедные пожилые родители. Они не в том состоянии, чтобы к ним подходить и задавать вопросы. Иногда, конечно, работа заставляет, но в том случае не было необходимости. Что бы они мне сказали? Как им больно? Мне было просто достаточно стоять рядом и наблюдать. Описывать, что я видела, слышать, о чем товарищи их сына говорили с ними. Тут наблюдатель в более выгодной позиции, чем журналист, который нахраписто лезет к убитым горем людям. В то же время, невозможно, видя горе других людей, не проникнуться их настроением. Стоя рядом с ними, я тоже плакала. Мне было жалко этих родителей. Отец сам подошел ко мне и начал рассказывать про своего сына. Мне не пришлось его спрашивать. Очень часто мы, журналисты, боимся подходить и тревожить людей, которые переживают горе, своими вопросами, но все зависит от того, как ты это делаешь. Когда были взрывы в Волгограде перед сочинской Олимпиадой (три крупных теракта в октябре и декабре 2013 года, 41 погибший, больше 100 раненых. — «Нация»), меня отправили туда, чтобы я написала о погибших. А это можно сделать, только пообщавшись с их самыми близкими людьми. Я туда летела и не представляла, как я сейчас буду подходить к мамам погибших. А оказалось, что они сами хотят со мной говорить. Потом стало ясно: пока они говорят о погибшем, в них живет иллюзия, что он еще рядом. А вот когда перестают о нем спрашивать, они острее переживают его отсутствие. Когда журналисты разъезжаются, люди опускаются на дно депрессии.
Марина Ахмедова
журналист и писатель
Дилемма 4.
«Помоги мне»
«Помоги мне»
Должен ли журналист помогать спикерам и очевидцам, попавшим в беду?
Давайте представим: мы пишем текст о семье, которая лишилась дома из-за каких-то финансовых махинаций. Пусть их жилище снесли, людей оттуда не переселили, а на пустом участке уже затеяли стройку. Семья в это время живёт в коробках на улице, работает только отец: мать сидит с маленькими детьми. От холода за картонными стенками груднички начинают болеть. Мы приходим к этой семье каждый день, чтобы всё узнать и уточнить. Должны ли мы приносить лекарства или давать деньги? Должны мы пытаться задним числом выбить где-то квартиру? Должны мы идти в суд и помогать?
Как журналисты — наверное, нет. А как люди?
С одной стороны мы уже помогаем нашим героям тем, что пишем об их проблеме, обращаем внимание власти и общества на несправедливость, а с другой — многих из нас при этом не покидает ощущение пассивного наблюдения, как у того парня, который, жуя жвачку, снимает на камеру, как гопники ногами бьют младшеклассника. Да и опять же, если мы убеждаем себя в том, что помогаем уже своим материалом — не противоречит ли это нашему стремлению к информированию и процедурной объективности, не станем ли мы манипулировать аудиторией? Об этом я попробую написать в следующем блоке.
Здесь же остановимся на примере мальчика с камерой и посмотрим, как журналисты ведут себя в ситуациях, когда одинаково важно и снять, и помочь.
С одной стороны мы уже помогаем нашим героям тем, что пишем об их проблеме, обращаем внимание власти и общества на несправедливость, а с другой — многих из нас при этом не покидает ощущение пассивного наблюдения, как у того парня, который, жуя жвачку, снимает на камеру, как гопники ногами бьют младшеклассника. Да и опять же, если мы убеждаем себя в том, что помогаем уже своим материалом — не противоречит ли это нашему стремлению к информированию и процедурной объективности, не станем ли мы манипулировать аудиторией? Об этом я попробую написать в следующем блоке.
Здесь же остановимся на примере мальчика с камерой и посмотрим, как журналисты ведут себя в ситуациях, когда одинаково важно и снять, и помочь.
Дилемма 5.
«Зачем ты пишешь?»
«Зачем ты пишешь?»
Могут ли у журналистских текстов быть другие цели, кроме максимально объективного информирования аудитории?
Вернёмся к примеру с несчастной семьёй. Вот мы успокоили себя тем, что обидчики прочитают наш текст,
и им станет безумно стыдно. Ура, совесть, может спать дальше. Нет, не может. Теперь её волнует, насколько по-журналистски мы поступаем, желая именно помочь,
а не рассказать.
Одно другому не мешает — утешаем мы себя и, конечно, лукавим. Новая цель меняет подход к работе. Сочувствуя людям, мы становимся менее подозрительными по отношению к ним, и потому рискуем быть обманутыми.
и им станет безумно стыдно. Ура, совесть, может спать дальше. Нет, не может. Теперь её волнует, насколько по-журналистски мы поступаем, желая именно помочь,
а не рассказать.
Одно другому не мешает — утешаем мы себя и, конечно, лукавим. Новая цель меняет подход к работе. Сочувствуя людям, мы становимся менее подозрительными по отношению к ним, и потому рискуем быть обманутыми.
Значит ли это, что наша цель сделать их жизнь лучше неверна? Значит ли, что у журналистики может быть только одна цель? Сложный вопрос. Но если отстраниться от темы помощи, ответ на него находится очень быстро.
Всем очевидно, что писать заказные тексты с целью заработать денег неэтично. Никто не сомневается, что специально дискредитировать кого-то своими текстами, навязывать и пропагандировать что-то, не предоставляя возможности выбора, непрофессионально. Всегда нужно оставаться объективными, независимыми и беспристрастными. Не золотые ли слова?
Исходя из этого, «благотворительные тексты» лишь с натяжкой могут считаться журналистикой. Тогда возникает ещё вопрос: если автор рассказывает историю человека, не смотря на человечески фактор, если не покупается на эмпатию, остаётся бдительным и, при этом, может помочь своим текстом, не говорит ли это о ещё большем его профессионализме?
Всем очевидно, что писать заказные тексты с целью заработать денег неэтично. Никто не сомневается, что специально дискредитировать кого-то своими текстами, навязывать и пропагандировать что-то, не предоставляя возможности выбора, непрофессионально. Всегда нужно оставаться объективными, независимыми и беспристрастными. Не золотые ли слова?
Исходя из этого, «благотворительные тексты» лишь с натяжкой могут считаться журналистикой. Тогда возникает ещё вопрос: если автор рассказывает историю человека, не смотря на человечески фактор, если не покупается на эмпатию, остаётся бдительным и, при этом, может помочь своим текстом, не говорит ли это о ещё большем его профессионализме?
1
Виноват ли «Русский репортер» в том, что я все время хочу защищать бездомных животных, бедных людей? Читателю должно быть интересно читать наши репортажи и статьи. Но если я выступаю в роли правозащитника, то качество текста от этого страдает, я ведь перестаю быть объективной и беспристрастной. Поэтому я за то, чтобы четко разделять журналистскую и общественную деятельность. Именно поэтому ни в журнале «Русский Репортер», ни в журнале «Эксперт» не появлялось статей о нашем судебном процессе с Тихонковым. Во-первых, он не стоит отдельной публикации. Во-вторых, мы должны быть честными – по отношению к читателю. А если ты в позиции ответчика, то объективным быть не сможешь.
Марина Ахмедова
журналист и писатель
2
Медийные истории об униженных и оскорбленных, которых надо срочно облагодетельствовать, героические эпосы про вундеркиндов, которых нужно срочно поставить в один ряд с Пушкиным, всегда заканчиваются одинаково печально.
Дмитрий
Соколов-Митрич
Соколов-Митрич
Журналист
3
Видите ли, я полагаю, что объективно или, если хотите, правдиво нельзя рассказать ни одну историю на земле. Подумайте, можно ли рассказать про холокост, интервьюируя не только евреев, выживших в гетто, но и фашистов, гетто придумавших? Можно ли рассказать про геноцид армян, интервьюируя не только армян, но и турок? А каковы были бы евангелисты, если бы вставляли в свои боговдохновенные тексты комментарии фарисеев?
Я считаю, что правдивая история о чем угодно складывается вовсе не из объективных фактов. Правдивая история складывается из веры автора в то, что он говорит, и еще — из красоты языка. Язык — штука неподатливая. Он может не позволить лгать, слова, составляемые ради лжи, будут ложиться на бумагу безобразно (как замерзает вода на стеклышке с надписью «Адольф Гитлер»). Более того, в красиво написанной сказке больше правды, чем в плохо написанной документалистике.
Журналистская объективность — это всего лишь набор атрибутов: не говорить от своего имени, опросить две стороны конфликта, проверить факты не менее чем в двух источниках и так далее… Этими атрибутами объективности можно манипулировать, и вся теперешняя телевизионная пропаганда строится на формальном следовании правилам объективной журналистики. А получается ложь. Зритель или читатель относится к автору пренебрежительно, говорит «изложи мне объективные факты, а я уж сам разберусь…» и не разбирается. Никогда не разбирается, идиот!
Я считаю, что правдивая история о чем угодно складывается вовсе не из объективных фактов. Правдивая история складывается из веры автора в то, что он говорит, и еще — из красоты языка. Язык — штука неподатливая. Он может не позволить лгать, слова, составляемые ради лжи, будут ложиться на бумагу безобразно (как замерзает вода на стеклышке с надписью «Адольф Гитлер»). Более того, в красиво написанной сказке больше правды, чем в плохо написанной документалистике.
Журналистская объективность — это всего лишь набор атрибутов: не говорить от своего имени, опросить две стороны конфликта, проверить факты не менее чем в двух источниках и так далее… Этими атрибутами объективности можно манипулировать, и вся теперешняя телевизионная пропаганда строится на формальном следовании правилам объективной журналистики. А получается ложь. Зритель или читатель относится к автору пренебрежительно, говорит «изложи мне объективные факты, а я уж сам разберусь…» и не разбирается. Никогда не разбирается, идиот!
Валерий Панюшкин
Главный редактор
«Таких дел»
«Таких дел»
Бонус.
«Что делать?»
«Что делать?»
Несколько способов принять обдуманное решение
Модель анализа этических дилемм Джона Гинна
Модель состоит из семи этапов:
1. Назовите главное решение, которое нужно принять. Для этого сформулируйте его в форме вопроса, на который можно ответить «да» или «нет». Будьте конкретны и ориентируйтесь на действие. Например: «Следует ли мне публиковать статью о.?»
2. Перечислите аргументы «за» и «против» рассматриваемого варианта действий. Помните, что существуют важные соображения как «за», так и «против». Если вы не в состоянии привести хотя бы три или четыре аргумента с каждой стороны, то у вас, скорее всего, не хватает информации, или вы недостаточно хорошо ее изучили. Если это не так, то дилеммы в данной ситуации нет.
3. Перечислите основные ценности в данной ситуации.
• Разберитесь, являются ли эти ценности аргументами «за» или «против» рассматриваемого варианта действий.
• Имейте в виду, что некоторые ценности представляют собою образ поведения — например, быть честным, любящим, справедливым, сострадательным и т.п.
4. Решите, к кому вы должны быть наиболее лояльны. Ваши обязательства перед разными людьми — перед собой, своей семьей и друзьями, начальником, фирмой, коллегами, читателями, источниками и обществом в целом — могут конкурировать между собой. В этом случае постарайтесь расставить приоритеты.
Модель состоит из семи этапов:
1. Назовите главное решение, которое нужно принять. Для этого сформулируйте его в форме вопроса, на который можно ответить «да» или «нет». Будьте конкретны и ориентируйтесь на действие. Например: «Следует ли мне публиковать статью о.?»
2. Перечислите аргументы «за» и «против» рассматриваемого варианта действий. Помните, что существуют важные соображения как «за», так и «против». Если вы не в состоянии привести хотя бы три или четыре аргумента с каждой стороны, то у вас, скорее всего, не хватает информации, или вы недостаточно хорошо ее изучили. Если это не так, то дилеммы в данной ситуации нет.
3. Перечислите основные ценности в данной ситуации.
• Разберитесь, являются ли эти ценности аргументами «за» или «против» рассматриваемого варианта действий.
• Имейте в виду, что некоторые ценности представляют собою образ поведения — например, быть честным, любящим, справедливым, сострадательным и т.п.
4. Решите, к кому вы должны быть наиболее лояльны. Ваши обязательства перед разными людьми — перед собой, своей семьей и друзьями, начальником, фирмой, коллегами, читателями, источниками и обществом в целом — могут конкурировать между собой. В этом случае постарайтесь расставить приоритеты.
5. Обязательно придумайте хотя бы шесть или семь возможных вариантов действий. Уделите особое внимание тем вариантам, при которых дилемма исчезает.
6. Проанализируйте все альтернативы, используя мудрость веков. Эта мудрость содержится в религиях и трудах ряда известных мыслителей.
7. Учтя все эти соображения, примите решение и действуйте!
10 вопросов к самому себе
1. Что я знаю? Что мне нужно узнать?
2. Какова моя журналистская цель?
3. Что с точки зрения этики мне не нравится в этой ситуации?
4. Какую организационную тактику и профессиональные нормы можно применить в моей ситуации?
5. Как можно вовлечь в процесс принятия решений людей с различными убеждениями и мыслями?
6. На кого повлияет мое решение? Чем они руководствуются? Чьи интересы законны?
7. Что если поменяться ролями? Что бы произошло, если бы я был на месте одного из тех, кого затронет мое решение?
8. Каковы возможные последствия моих поступков, как краткосрочные, так и долгосрочные?
9. Как я могу максимально полно сообщить правду о событии и уменьшить при этом ущерб других людей?
10. Смогу ли я ясно и полностью оправдать ход своих мыслей и свое решение? Перед своими коллегами? Перед теми, чьи интересы затрагивает мой материал? Перед общественностью?
6. Проанализируйте все альтернативы, используя мудрость веков. Эта мудрость содержится в религиях и трудах ряда известных мыслителей.
7. Учтя все эти соображения, примите решение и действуйте!
10 вопросов к самому себе
1. Что я знаю? Что мне нужно узнать?
2. Какова моя журналистская цель?
3. Что с точки зрения этики мне не нравится в этой ситуации?
4. Какую организационную тактику и профессиональные нормы можно применить в моей ситуации?
5. Как можно вовлечь в процесс принятия решений людей с различными убеждениями и мыслями?
6. На кого повлияет мое решение? Чем они руководствуются? Чьи интересы законны?
7. Что если поменяться ролями? Что бы произошло, если бы я был на месте одного из тех, кого затронет мое решение?
8. Каковы возможные последствия моих поступков, как краткосрочные, так и долгосрочные?
9. Как я могу максимально полно сообщить правду о событии и уменьшить при этом ущерб других людей?
10. Смогу ли я ясно и полностью оправдать ход своих мыслей и свое решение? Перед своими коллегами? Перед теми, чьи интересы затрагивает мой материал? Перед общественностью?
